Ознакомительная версия.
– Вести сие воинство дальше. Пущай князь полюбуется той помощью, кою ему оказал король угорский, чтоб ему так помогали. Вот уж не думал, что угры8 такие пьяницы беспробудные.
– Брунаш и его люди, слава Богу, не пьют вина, – сказал князь.
– Так они и не угры, – напомнил боярин.
Беседа прервалась, и Бруно хотел уже уйти, но тут Иван Воитишич произнес его переделанное на местный лад имя:
– Брунаш не из немцев ли будет?
– Нет, он – франк, – ответил Мстислав.
– Ишь, ты! В Киеве у нас всякий народ живет, а вот франков я не видывал. Может, они в Галиче есть, у Владимирка Володарьевича?
– Ты не поминал бы галицкого князя, на ночь глядя, – промямлил Мстислав.
Иван Воитишич согласился:
– Что верно, то верно – нельзя поминать лихо на сон грядущий. Прости меня, князь.
Бруно осторожно отошел от шатра и поплотнее запахнул плащ. Он отметил, что из лагеря уже не слышно ни песен, ни звуков свирели, ни громкой брани.
«Спать легли и опять не выставили сторожевых постов. Хотя, какой от сторожей толк, когда так напились, что не услышат и трубного гласа», – раздраженно думал Бруно, приближаясь к одному из своих постов.
Увлеченные беседой воины не услышали его шагов.
– Говорю тебе, боярыня Агния – ведьма, – доказывал ратник по имени Жданко. – Иначе, чем она такую власть взяла над боярином?
Его собеседник хмыкнул:
– А ты не знаешь, коим местом берут бабы над нами власть?
Бруно догадался, о ком идет речь. Неподалеку от его села Дашева, находилось в Галицком княжестве село Радимычи, принадлежащее боярину Любиму Радковичу. Бруно никогда этого боярина не видел, но был много о нем от собственных слуг слышал. Больше всего обсуждали, что Любим Радкович, будучи уже в почтенном возрасте, привез себе из-за моря молодую жену, и что у них родилось двое детей. Бруно нисколько не занимали обстоятельства семейной жизни галицкого боярина, зато весьма интересовали слухи о его богатстве. Рыцарь мечтал когда-нибудь поживиться у соседа.
– Сие место у баб одинаковое, да токмо… – заворчал Жданко.
Бруно вышел из темноты.
– Хватит вам болтать! – велел он вытянувшимся перед ним ратникам.
Его не покидало предчувствие приближающейся беды.
«Мне так же неспокойно бывало перед нападением сарацин», – успел подумать он прежде, чем раздался громкий крик с другого сторожевого поста.
Именно в эту ночь на беспечных венгров решил напасть союзник Юрия Владимировича Долгорукого, галицкий князь Владимирко Володарьевич, давно прознавший и про движущееся к Киеву войско, и про то, что в нем твориться. В разгар шумного веселья лагерь был тихо окружен, а когда пьяные воины уснули, на них из ночной тьмы налетели галицкие дружинники, убивая, как спящих, так и успевших проснуться. Никто из венгров не сумел оказать сопротивление, лишь некоторые из них, мгновенно протрезвев, пытались спастись бегством, но их настигали. По освещенному горящими факелами и пылающими шатрами лагерю метался верхом на белом коне возбужденный князь Владимирко Володарьевич.
– Бейте! Всех бейте! Бейте! – кричал он и сам рубил мечущихся в отчаянье людей.
Галицкие дружинники не заметили князя Мстислава, поскольку и он сам, и его окружение, и охраняющий их всех отряд Бруно находились в довольно-таки укромном месте, среди густых кустов и высоких деревьев. Бруно из-за своих дурных предчувствий велел оставить часть коней под седлами. Во время нападения Мстислав выбежал из шатра, а следом за ним появился Иван Воитишич. На князе были только нижняя рубаха, штаны и сапоги. Боярин успел натянуть на тело кольчугу и нахлобучить на голову шлем.
– Что делать? – спросил дрожащим голосом Мстислав у Бруно.
– Утекать, – не колеблясь, ответил тот.
Мстислав, Иван Воитишич и Бруно вскочили на коней. Ратники сделали то же самое. И отряд понесся во весь опор сквозь ночную тьму – прочь от верной гибели.
К рассвету беглецы преодолели немалое расстояние. Вид у всех был жалкий. Полуодетый князь Мстислав исцарапал себе в кровь лицо. Иван Воитишич потерял во время бешеной скачки шлем, и седые волосы боярина торчали в разные стороны. А большинству ратников приходилось тратить немало сил, чтобы удержаться на неоседланных конях. Лучше всех выглядел Бруно: он скакал в полном боевом облачении на вороном жеребце.
Миновав лес, отряд выехал на склон холма. Внизу была долина, а в ней расположились лагерем какие-то воины.
– Там отец мой, князь Изяслав! – радостно воскликнул Мстислав.
Иван Воитишич широко перекрестился.
– Слава тебе, милостивый Боже!
Это, действительно, был киевский князь Изяслав Мстиславович. Он с таким изумлением смотрел на приближающихся верховых, словно не мог поверить собственным глазам. Мстислав соскочил на землю, обнял отца и поведал ему о том, что случилось ночью. На киевского князя рассказ сына произвел удручающее впечатление.
– Вот вам и помощь от свояка, – процедил он сквозь зубы и добавил крепкое ругательство.
Иван Воишетич кряхтя слез с коня и низко поклонился.
– Не вели казнить, князь! Прости ради Христа!
– Твоей вины нет, боярин, – сердито отозвался Изяслав Мстиславович. – Ты же уграм вино в глотки не заливал.
Он принялся выспрашивать у боярина подробности ночного нападения.
Тем временем весть о случившейся беде разлетелась по лагерю, и вокруг отряда Бруно собралась толпа. Дружинники киевского князя глядели на прибывших людей кто с сочувствием, кто с недоумением, а кое-кто и со злорадной усмешкой. Некоторые негромко обсуждали позорный разгром венгров.
Растолкав дружинников, появился младший брат Изяслава Мстиславовича, Владимир, бывший берестейский князь, получивший недавно в правление Дорогобуж.
– Братец Мстислав! – закричал он с поддельной радостью в голосе и бросился обнимать племянника.
Затем дорогобужский князь критически оглядел незадачливого родича.
– Я гляжу, ты почитай в исподнем от галичан утек.
Покраснев до корней волос, Мстислав проворчал:
– А ты вспомни, как сам от князя Юрия Владимировича утекал.
Нетрудно было догадаться об истинных отношениях между сыном и братом Изяслава Мстиславовича. Оба они видели друг в друге соперников за киевское княжение. Дядя будучи на пять лет моложе племянника, считался по иерархии старшим, однако в борьбе за Киев немалое значение имело мнение тамошних бояр, а те могли предпочесть Мстислава.
После обмена колкостями молодые князья заговорили о семейных делах. Переславльский князь спросил:
– Что там с моей княгиней Агнией Болиславной?
– Здрава твоя княгиня, – ответил дорогобужский князь.
– А твоя Марья Стефановна здрава ли?
– Не хворает, слава Богу.
Оба молодых князя недавно женились. Мстиславу отец выбрал в жены младшую дочь покойного польского князя Болеслава Кривоустого, Агнешку. Владимиру сестра сосватала девицу из знатного венгерского семейства.
– А матушка твоя, Любава Дмитриевна, как поживает? – поинтересовался Мстислав с ухмылкой. – Цветет по-прежнему?
Владимир сделал вид, будто не заметил издевки племянника.
– Дай Боже, чтобы мы в ее летах так цвели и не завяли.
Бруно между тем все еще оставался в седле. Об этом человеке, спасшем от смерти князя Мстислава, все забыли, и он спокойно ждал, когда о нем вспомнят. Рыцарь исподтишка рассматривал князей. Пятидесятипятилетний Изяслав Мстиславович был невысоким и, несмотря на свой почтенный возраст, довольно подвижным, черты его лица не отличались выразительностью, зато глубокие темно-синие глаза приковывали к себе внимание. Мстислав перерос отца на целую голову да и в плечах был пошире, во всем же остальном походил на него. По поводу же белокурого красавчика Владимира у Бруно мелькнула мысль:
«На Востоке этот смазливый юноша обязательно понравился бы какому-нибудь сладострастному сарацину».
Наконец Изяслав Мстиславович обратился к рыцарю:
– Спасибо тебе за моего сына. Я обязательно награжу тебя. Покуда ступай отдыхать, а завтра поскачешь к королю угорскому с посланием.
Бруно молча поклонился.
– Князь Владимирко будет жестоко наказан за свое вероломство, – процедил Изяслав Мстиславович сквозь зубы.
Нагрянув в Сербию, император Мануил совершил стремительный бросок, к Призрену9 и предстал перед изумленным Урохомвластителя Греческой империи. Растерявшийся жупан даже не помышлял о сопротивлении – он принялся уверять императора в своей преданности, однако Мануил был неумолим: он лишил власти мятежника.
Как выяснилось, Урох получил от венгерского короля немало денег, но тратил он их не на борьбу с императором, как обещал Гёзе, а на междоусобную войну с двумя жупанами Рашки10, братьями Тихомиром и Стефаном Неманей. Братья оказались в плену у своего врага, откуда их освободил вовремя подоспевший Мануил. Тихомир и Неманя поклялись в верности своему спасителю, а тот возвел Тихомира на место свергнутого Уроха.
Ознакомительная версия.
